– Но совершить такое…
– Какое – такое? О чем ты? Что такого ужасного произошло?
Я с нажимом провел пальцем по горлу, подражая жесту Каниша и вкладывая в него весь его смысл.
Дженин посмотрела на меня сперва с недоумением, потом как будто с обидой, и наконец с изумлением. Она расхохоталась. Каниш и ее мать посмотрели на нее, не понимая, что вдруг на нее нашло.
– Честное слово, Кристьен, – сказала она, – у тебя слишком бурное воображение. Мне кажется, ты перечитал книжек.
– Книжек много не бывает, – ответил я кисло, потому что мне не нравится, когда надо мной смеются, а я еще и не понимаю, почему. Что смешного в убийстве человека?
– Тогда пора переходить на другие книжки, – посоветовала она. – Что-нибудь не такое кровожадное. Каниш! – позвала она через всю палубу. – Иди-ка сюда!
– Я занят, – огрызнулся он, хотя насколько я мог судить, всю работу за него делал компрессор. А он только любовался на свой новый шрам и сравнивал его с остальными, не уступает ли тот им.
– Нет, правда, иди сюда!
С выражением любопытного кота он прошлепал по палубе.
– Ну?
Дженин ткнула в меня пальцем.
– Ни за что не угадаешь, что, по мнению Кристьена, ты сделал.
– Ну?
Дженин провела пальцем себе по горлу.
– Ну да, – проговорил Каниш. – Так и есть. И что такого?
– Скажи ему, что ты перерезал, – сказала Дженин.
– Компрессорный шланг, естественно, – ответил Каниш. – Что же еще?
Мне стало так стыдно, что я весь залился краской. Даже в окружающей нас серости облака мои щеки наверняка пылали ярче маяка.
– Он думает, ты перерезал горло капитану! – воскликнула Дженин.
Каниш посмотрел на меня с выражением отвращения на лице и покачал головой.
– Болван, – только и сказал он. Потом зашагал обратно к компрессору проверять его работу.
Так я себя и чувствовал. Последним болваном. Таким, что хоть медаль давай.
– Даже не знаю, как извиняться… – пролепетал я.
– Вот и не извиняйся, – перебила Дженин.
– Я его обидел? – спросил я.
– Вряд ли, – ответила она. – Не должен был. Его не так-то просто обидеть. Он еще и рад будет, что ты считаешь его способным на такое.
– Он, наверное, и впрямь способен, да? – спросил я.
Она пожала плечами вместо ответа, мол, а сам-то как думаешь?
– В общем, мне все равно очень жаль.
– Ну да, зато теперь ясно, какого ты о нас на самом деле мнения, да?
– Нет-нет, честное слово, нет… Я ничего такого не думал, просто… недопонял.
Дженин опять пожала плечами, как будто это все равно не играло никакой роли.
– Может, в следующий раз попробуешь думать о нас лучше, – сказала она. – Чуть больше доверия не помешало бы.
– Да, я попробую… то есть буду…
– Расслабься, я же просто дразню тебя, – сказала она.
Чаще всего я не знал, как ей отвечать. Я хотел хоть что-то сказать, но ничего не выходило, и я боялся ляпнуть что-нибудь не то.
Она уселась прямо на палубу и похлопала по полу, приглашая меня присесть с ней. Я плюхнулся рядом.
– Поверить не могу, что ты такое подумал, – сказала она. – Ты сам-то в это верил?
– Ну, понимаешь…
– Чтобы Каниш – перерезал кому-то глотку?
Я посмотрел в его сторону. Он тоже сидел сейчас на палубе в позе лотоса, затачивал нож небольшим камнем и полировал тряпкой лезвие.
Улыбайся, сколько хочешь, Дженин. Может, ты и знаешь его намного лучше, чем я, но все равно мне кажется, что он способен перерезать человеку глотку. Честно говоря, я не удивлюсь, если окажется, что глотку-другую он уже перерезал и планирует при первом удобном случае перерезать еще парочку, пока никто не будет видеть. Да, мне он казался вполне себе опытным и знающим свое дело головорезом.
Я поймал себя на том, что моя рука непроизвольно потянулась к шее, и пальцы боязливо трогали кадык. Каниш поднял на меня взгляд и застал меня так, с рукой, опасливо вцепившейся в горло. Он усмехнулся мне белозубой хитрой улыбкой и продолжил начищать нож.
Мы болтались в холодном сыром тумане, и компанию нам составлял только шум компрессора. Другой корабль давным-давно пропал из виду. Постепенно облако вокруг нас, вытянутое из неба, прохудилось. Я почувствовал, как до нас начинает дотягиваться тепло, и вокруг, как прорехи на ткани, постепенно расползались пятна синевы.
Послышался булькающий звук. Каниш отключил компрессор, и в мире снова стало тихо. Вода немного перелилась через край и выплеснулась на палубу. Каниш отсоединил от аппарата шланг и слил из него остатки воды в кружку.
– Ну как? – спросила Карла.
Он попробовал воду на вкус, остался доволен и передал кружку ей. Она затем передала воду Дженин, а та, в свою очередь, мне. Вода оказалась свежей и ледяной, с легким непознаваемым привкусом, то ли какого-нибудь минерала, то ли попросту неба. По моей оценке, это была первоклассная десертная вода. Хотя меня сложно назвать экспертом.
Если верить часам, наступила очередная ночь, но на освещении это не сказывалось. Вода была собрана, и пришла пора спать. Карла развернула корабль и взяла курс домой. Мы спали и, как и прежде, по очереди дежурили.
Карла не стала спать на палубе, а спустилась в каюту. А потом была моя очередь нести вахту. Каниш тоже ушел вниз. Думаю, ему просто хотелось спрятаться от дневного света и нормально выспаться в темноте.
Когда Каниш сменил меня на посту, я развернул спальник на палубе. Накинул на глаза футболку, но заснуть не мог. Так что я убрал ткань с лица и просто лежал, ощущая ход идущего по небу корабля.
Я повернулся посмотреть на Дженин, которая спала, свернувшись калачиком. Мне захотелось быть к ней поближе, так что я пополз через палубу, извиваясь в своем мешке, как куколка в коконе, убеждая себя, что каждая куколка внутри – бабочка, надо только дать ей время и возможность вылупиться.
Теперь я был совсем близко. Так близко, что почти слышал ее дыхание. Но я придвинулся еще поближе – чтобы уловить запах ее волос, рассмотреть, как глазные яблоки вращаются под ее закрытыми веками, пока она видела сны.
Внезапно она заворочалась во сне, резко вскинув руки и ноги, при этом неслабо засадив мне рукой по голове и коленом – в живот. Я вскрикнул и, потирая нос и сгибаясь пополам, отвернулся.
Боль не проходила целых несколько минут. Только тогда я услышал тихое хихиканье. Я приподнял голову и посмотрел на Каниша, облокотившегося на штурвал. Он все видел.
– В следующий раз спроси разрешения, – сказал он, посмеиваясь. – Знаешь, в чем твоя беда, парень? Ты слишком стараешься.
Но насколько я мог судить, Дженин крепко спала. Я не думал, что она ударила меня намеренно. Я полежал немного, глядя в небо. Каниш ушел в носовую часть судна. В своем мешке я подвинулся к Дженин поближе.
– Дженин…
– Да?
– Ты спишь?
– Сплю и вижу сны.
– Дженин…
– Чего?
– Тебе когда-нибудь бывает одиноко?
Она повернулась ко мне лицом и открыла глаза.
– Иногда. А что?
– Одиноко, даже когда на самом деле ты не одна?
– Иногда.
– Мне тоже. – Мы помолчали. – А сейчас тебе одиноко?
– Чуть-чуть.
– Мы могли бы обняться, – предложил я. – Тогда нам не будет так одиноко. Согласна?
Она вздохнула.
– Наверное, Кристьен, – сказала она. – Наверное, согласна.
– То есть – можно?
– Да. Можно.
Так что я подвинулся еще ближе и обнял ее одной рукой, и она накрыла мою руку своей. И мы заснули.
Но спали мы недолго. Когда я проснулся, ее рядом не было. Только ее спальный мешок лежал на палубе.
А разбудил меня сильный грохот. Удары сыпались один за другим, сотрясая корабль. Мне почудилось, что мы падаем по небу вниз, потеряв баланс, и стремглав валимся навстречу палящей печи солнца.
Так оно и было.
– Эй, парень!
Мне под ребра впились пальцы ног Каниша. Это, похоже, было его излюбленным методом привлечения моего внимания. Зевнув, я посмотрел на него.
– Что?
В руках он держал багор.
– Бери и принимайся за работу. У нас гости.
В полудреме я кое-как поднялся на ноги. Осмотрелся. Дженин стояла у штурвала, Карла – у поручней. Перегнувшись через них, она орудовала ломом, старательно сбивая что-то с корпуса корабля.
– Что случилось?
Я подошел к перилам, посмотрел вниз и тут же получил ответ на свой вопрос. Оттуда выглядывало самое отвратительное и уродливое создание, что мне доводилось видеть. Словно огромный клоп или вша-переросток. Их, снятых под микроскопом или увеличительным стеклом, я видел на картинках. Но для этих созданий никаких микроскопов не требовалось. Ни на какой картинке не изобразить их во всей красе.
На меня смотрела обвисшая, в рытвинах, морда со складками шкуры на подбородке, острым и тонким, как бур, хоботком, двумя парами усиков, и в довершение картины – парой сверкающих бессмысленных глазок. Туловище у существа было чем-то средним между туловищами жука и слизня. То тут, то там из-под кожи торчали клочья жесткой, спутанной шерсти. Лапок у него было явно больше, чем может быть необходимо живому существу.
